КОТЛЕТЫ ИЗ ПОДОРОЖНИКА, «ГОСПОЖА» ТИНА И ГРАБЕЖИ «ДОБЛЕСТНЫХ ГВАРДЕЙЦЕВ»

Продолжаем знакомить читателей с «буднями» оккупированной грузинскими «гвардейцами» Очамчыры. Какие страдания выпали на долю мирных людей, какие оскорбления, унижения пришлось им пережить, как они выживали.

О тех днях рассказывает Людмила Илларионовна Лабахуа, главный специалист Республиканского центра повышения квалификации, доцент АГУ, заслуженный учитель школы Абхазии, отличник просвещения СССР:

– В оккупированном городе Очамчыре было голодно: все запасы как-то очень быстро закончились, деньги тоже (в оккупационный период я не работала ни дня). В ту осень как никогда много подорожника выросло в нашем дворе. Я его отваривала, добавляла кукурузную муку, делала кашу и «котлеты». Да еще овощи с огорода. Это была наша основная еда. Обидно было за отца, ветерана Великой Отечественной, труженика, патриота, достойного лучшей участи в свои преклонные годы. Все соседи получали гуманитарную помощь. Конечно, не абхазы, их в городе почти не оставалось: кто-то не успел или не смог уйти из города, они искали укрытие, а некоторые, я их знаю, записывались грузинами. Я лично видела и знаю, что четверо абхазских парней несколько дней укрывались в доме наших соседей сестер Дохнадзе-Адлейба Марины и Медеи. Сестры, сильно рискуя, как-то организовывали их переправу. Они и нас не раз выручали. До сих пор поражает смелость этих сестер, в особенности Марины: увидев, что «гвардейцы» открыли наши ворота и въехали во двор. Марина не побоялась, прибежала, вступилась за нас, стала громко (на чистейшем грузинском!) отчитывать их: «Мне стыдно за вас! Почему вы разбойничаете, унижаете, убиваете простых людей!?» Я с тревогой смотрела на это со стороны, боялась, что ее убьют у меня во дворе. Вояки с автоматами окружили ее, ошеломленные ее поведением. Кто-то спросил: «Кто это?» «Сестра Гелы», – был ответ. Ее двоюродный брат по отцу Гела Дохнадзе был у них каким-то командиром. Пользуясь этим прикрытием, Марина тайно помогла многим абхазам – своим собратьям по матери. (Ее мама – Адлейба Хута Соломоновна, учительница начальных классов Очамчырской абхазской школы, родом из Атары). Сестры опекали нас всю войну. Как только абхазские войска освобождали какой-либо населенный пункт, например, село Кочару, тут же в городе Очамчира начиналась тотальная облава: вновь и вновь прочесывался город, грузинские вояки врывались в дома в поисках абхазов. Трижды сестры, получив достоверные сведения о начинающейся операции, срочно уводили нас к себе домой, где мы пережидали опасную волну по несколько дней. Благодаря их опеке мы дожили до Победы.

А другая моя соседка, перекрасившаяся тогда в грузинку, наоборот, выдала нас воякам, указав им на нас: «Вот в этом доме живут абхазы: отец и дочь», из-за чего нас позже посетили непрошеные «гости». Я хочу сказать, что от наличия человечности и порядочности у человека зависит его поведение в экстремальной обстановке.

Это было второе предательство. Первое, самое страшное, случилось третьего октября, когда прочесывался город в поисках абхазов и первый поток вояк бесчинствовал с особой жестокостью.

В этот день состоялись похороны Нодара Ашуба, брата Белы Платоновны Ашуба. (Их мать – Лидия Николаевна Лабахуа). Нодара после его разговора с главой города Гугучия Х.Т. схватили средь белого дня на площади и увезли в лес. Пытали по-страшному, зверски. Изувеченное тело, оставленное на шоссе, опознал знакомый… Неслыханная жестокость пришлых вояк возмутила все местное население.

Находясь у гроба усопшего, мы вдруг услышали на улице грозные возгласы, перебранку, выкрики, стрельбу. Это выследили и забрали из дома жившего напротив абхаза Хундзия Бондо, бывшего инструктора Очамчирского райкома партии. Шла охота за абхазами. Надо было идти домой.

По дороге за углом, у дома троюродного брата Ладо Лабахуа, я увидела довольно большую толпу зевак и группу гвардейцев, кувалдой долбящих неподатливые ворота, через которые намеревались вынести и погрузить в ожидающие машины награбленное добро. Истошные крики и плач жены Ладо мегрелки Ламары не помогли. Ладо удалось бежать через известные ему ходы. Детей дома не было.

Я поспешила домой, меня преследовал крик Фроси Арушановны Аргун (мама – Лабахуа), обращенный ко мне: «Спрячьте Стасика!»

Мы не успели. В этот же день, третьего октября (какой насыщенный страшными событиями день!), ворвались в наш дом. В двенадцатом часу ночи во дворе послышались шаги, голоса. Зазвенели выбиваемые прикладами автоматов стекла окон, затрещали двери.

Через мгновение «гости» рассыпались по всему дому, дворовым постройкам, по двору. Вывели отца и брата во двор. Брата стали избивать, несколько раз имитировали расстрел, под дулом автомата заставили собрать машину (кто-то доложил, что у него новенький «Москвич 2140», и даже то, что он снял с нее и спрятал колеса). Затем они покидали в кузовы машин награбленное, взяли на буксир машину брата, из-за которой чуть не передрались. Станислава, полуодетого, затолкнули на заднее сидение «газика», по бокам уселась вооруженная охрана. И увезли в неизвестном направлении. Как оказалось, в штаб у Илорской церкви…

Через пару месяцев мы услышали объявление, что если у кого-то из жителей отобрали машину, то власти обязуются найти ее и вернуть владельцу. Мало в это веря, я все-таки пошла к главе города Гугучия Хуте. Местный, жил по соседству через три дома от нас по Октябрьской. Он уверил меня, что машину обязательно найдут и вернут, что это дело чести новой власти. Я поблагодарила и сказала ему, что искать не нужно, машина стоит на площади, попросила его подойти к окну и указала на нашу машину. Я ее видела почти каждый день: утром, часов в десять, когда носила брату передачу, и вечером, часов в пять, когда возвращалась от него домой пешком – семь километров туда и столько же обратно. Наш «Москвич» «удостоился чести» возить их военное начальство из Меркулы в Очамчыру и обратно. Гугучия ничего не ответил. На этом дело и заглохло.

Один из грузинских грабителей, ворвавшихся к нам ночью третьего октября, солидный и благообразный по виду, думаю, хороший психолог, отозвал меня в сторону и сказал доверительно, что может сохранить жизнь моему брату и даже отпустить его через пару дней, но за это нужно заплатить. Я, не раздумывая, залезла на стул и достала из укромного места в буфете самое ценное и памятное, что оставалось у нас: мамины старинные золотые часы с браслетом, купленные в Ленинграде и подаренные ей папой в годовщину свадьбы. Гвардеец заверил, что через день-два брата отпустят. Прошел день, второй. На четвертый день я увидела того, кто обещал мне отпустить брата. Он стоял на площади с двумя военными. И тут я (опять удивляюсь своему поступку), не раздумывая, бросаюсь к нему, хватаю за грудки и кричу: «Где мой брат?!» Вокруг все опешили. Но гвардеец-грабитель и тут не растерялся, стал успокаивать меня, отвел в сторону и опять заверил, что брата не расстреляют.

Не знаю, сдержал ли он слово или так сложились обстоятельства, но через несколько дней брата официально, как на показ, доставили домой. С братом в подвале сидели еще трое схваченных абхазов, среди них были Роберт Анчабадзе, супруг Нелли Пачулия, и Кишмария. Их держали в плену под вооруженной охраной в казарме у Илорской церкви. Брат вспоминает: «А рядом в зале буйствовала пьяная орава «гвардейцев». Узнав, что привезли заложников-абхазцев, они неоднократно пытались прорваться к нам, чтобы растерзать на месте, но часовые отстояли».

Указывая на брата, один вояка вопил: «Ты будешь седьмой из десяти в отместку за моего убитого брата!». Станислава неоднократно выводили на расстрел, но стреляли поверх головы и перед ногами. Как выяснилось позже, у них было задание – взять живыми четырех абхазцев в качестве заложников для обмена на пленных грузин. В такой обстановке прошло несколько суток. «Неожиданно теплой лунной ночью нас вывели во двор, усадили в машины и повезли, как оказалось, менять на пленных грузин. Обмен состоялся на опушке леса села Меркулы, и посредники мингрелы развезли нас по домам»… (С. Л.)

Когда вечером брата привезли домой, мы побоялись оставить его дома ночевать, и его забрали к себе на ночь Валерий Лабахуа и его жена Ивета (мегрелка). А на рассвете с помощью знакомого военного с Илорской погранзаставы на военной машине с российским флагом (их не останавливали грузинские посты) добрались до Очамчырского военного порта, где брата на время спрятала замечательная учительница Сартасова (ее муж был военный. В то тяжелое время порт был островком спасения для многих абхазов). Только через две недели на российском катере, не без приключений, брата переправили в Сочи. И уже оттуда, купив билет на средства, собранные очамчырскими соседями, брат добрался до старшей дочери в Москве. (Позднее я с трудом собрала деньги и с благодарностью вернула их соседям).

Брат очень переживал за свою семью. Обеспокоенность усиливалась еще и тем, что гвардейцы нашли его визитную карточку, где были указаны его должность и все служебные данные на русском и английском языках (это было необходимо в связи с частыми командировками в головное предприятие в Москве и за рубеж). «Почему нет записи на грузинском языке?» – вопрошали одни. «Сами виноваты, на такую должность – заместителя главного инженера по зарубежным связям назначили какого-то абхаза, а не грузина! Но ничего, мы достанем его семью», – угрожали другие.

«При содействии директора авиационного завода В. Тордия и зам. директора Цхадая, которые с сочувствием и пониманием отнеслись к моему положению, с попутным рейсом заводского самолета, вылетавшего в Москву, была вывезена из Тбилиси моя семья.» (С. Л.)

Хочу вернуться к повествованию о ворвавшихся к нам гвардейцах-грабителях. Как я уже говорила, они в один миг рассыпались повсюду: в комнатах на обоих этажах, в других постройках, во дворе. Брата и отца вывели во двор, меня оставили в кухне. Очень молодой гвардеец руставелиевской внешности, но с дикими глазами (очевидно, обкуренный или наколотый), вел себя безобразно: кричал, изрыгал оскорбления и изощренные ругательства, каких я никогда не слышала, вперемешку с требованием денег, золота. Он прыгал вокруг меня от нетерпения, размахивал перед лицом пистолетом, тыкал дулом в висок. Удивляюсь вдруг охватившему меня спокойствию. Ругательства и оскорбительные выпады меня не касались, не задевали, обтекали меня, будто отталкиваясь от невидимой брони. Страха не было абсолютно! Была скованность. Я лишь стояла перед ним, смотрела на него с презрением, а в голове вертелось: «И это – человек?» Вероятно, мое состояние передавалось ему, и он все более и более злился. И тогда (это удивительно!) вмиг четко и ярко промелькнула перед внутренним взором вся жизнь. И девушка Ульяна Громова из «Молодой гвардии», которую я сыграла еще на школьной сцене. Я знала, что это – конец. И что это не так страшно. «Кто будет хоронить?» – промелькнуло. И тут во дворе кто-то закричал (на грузинском, разумеется): «Полиция!» Так же быстро все они скрылись. Как оказалось, кто-то из сердобольных соседей позвонил, полиция приехала, чтобы «навести порядок». Но и грабителей тоже кто-то предупредил о полиции. Вот они и разбежались. Полицейские поинтересовались, все ли спокойно? И уехали. Через минут десять-пятнадцать гвардейцы-грабители вернулись и продолжили свое черное дело.

Но вернусь к повествованию о гуманитарке, с которой начинала воспоминания. По доброжелательному и настоятельному совету соседки Агры, я все-таки решила обратиться к бывшей сотруднице моего отца Тине Гварамия (муж ее – Долбая Юра), многие годы проработавшей вместе с отцом. Когда он был заведующим Очамчырским районным отделом народного образования, она работала там секретарем и была председателем профкома. А теперь, назначенная оккупационной властью, она стала заведующей этим роно. Она распределяла и гуманитарку. Дожидаясь очереди на прием к ней, я стала невольным очевидцем диалога, покоробившего меня. Человек, по-моему, русской национальности, обратился к ней, назвав ее уважительно по имени-отчеству. Она, выпрямившись, высокомерно и назидательно указала ему: «Теперь я не Тина Багратовна, а госпожа Тина!» Меня она приняла сдержанно, внимательно полистала паспорт и проговорила: «Поменяйте национальность, тогда у вас не будет проблем». «Я национальность на гуманитарку не меняю», – сам собой последовал ответ. Полная обид от предательства, оскорбления и унижения, я шла совершенно безотчетно, куда ноги вели, и очутилась, к своему же удивлению, у дверей старых добрых знакомых, известных учителей – словесников, методистов Гали Черепановой и Напо Чедия. (впоследствии, к сожалению, он занял иную позицию).

...Это лишь очень малое из того, что тогда с нами случалось. Воспоминания о пережитом иногда внезапно приходят. И тогда становится страшно.

Воспоминания Людмилы ЛАБАХУА

подготовила к публикации Лилиана ЯКОВЛЕВА